В течение 1870–1872 гг. генерал-губернатор фон Кауфман упорно добивался санкции Петербурга на военную экспедицию против Хивинского ханства. Разъясняя чиновникам внешнеполитического ведомства свою позицию, он сообщал, что «сохранение на некоторое время спокойствия и мира» возможно лишь в том случае, если хан обеспечит безопасность русских торговцев в Хиве, накажет участников нападений на караваны, перестанет вмешиваться в дела казахских племен. Однако, дипломаты, традиционно опасаясь реакции Англии, сдерживали активность военных.
В начале 1873 г. Россия согласилась на присоединение Бадахшана к Афганистану. Границами между сферами российского и британского влияния признавались реки Пяндж и Аму-Дарья.
Для того чтобы окончательно успокоить Лондон, русский дипломат П. А. Шувалов заявил, что Россия не намерена присоединять Хиву к своим владениям. Однако, в то время, когда звучали эти заверения, уже началась подготовка военной экспедиции. В ней принимали участие войска Туркестанского, Оренбургского и Кавказского военных округов.
В Туркестанском округе создавались две колонны: Джизакская и Казалинская. Первая из них включала 11 рот солдат линейных и стрелковых батальонов, 1 саперную роту, 5,5 сотни казаков (в т. ч. 2 сотни Уральского казачьего войска, 1,5 сотни Оренбургского, 1 сотню Семиреченского и 1 сборную сотню), 14 орудий и 4 ракетных станка с прислугой. Общая ее численность была около 3400 чел. Вторая, Казалинская колонна насчитывала [398] 9 рот, 1,5 сотни оренбургских казаков, 8 орудий и 4 ракетных станка.
Оренбургский военный округ был представлен одним отрядом, состоявшим из 9 рот и 9 казачьих сотнях при 12 орудиях и 6 ракетных станках (3500 чел.)
Войска Кавказского округа дали два отряда. Один из них именовался Мангишлакским и включал 12 рот пехоты, 6 сотен казаков при 6 орудиях и 3 ракетных станках (2100 чел.). Второй, Красноводский отряд насчитывал 12 рот пехоты, 4 сотни казаков, 16 орудий и 3 ракетных станка (2200 чел.).
Общее руководство походом возлагалось на К. П. Фон Кауфмана, который находился при Джизакской колонне. Подразделениями, соответственно, командовали: Джизакской колонной Туркестанского отряда — генерал-майор Головачев, Казалинской колонной того же отряда — полковник Голов, Оренбургским отрядом — генерал-лейтенант Веревкин, Мангишлакским отрядом — полковник Ломакин, Красноводским отрядом — полковник Маркозов. В целом по своим масштабам Хивинская экспедиция 1873 г. значительно превосходила все предшествующие операции русских войск в Средней Азии, и современники неслучайно называли ее «большим походом». При этом каждый отряд шел к Хиве своим путем, и на первом этапе между ними даже не было связи.
Одной из первых отправилась в поход Джизакская колонна. Одна ее часть выступила из 1 марта 1873 г. из Ташкента, а другая из Ходжента. 11 марта колонна сосредоточилась на р. Клыч около Джизака, а 13 марта вновь двинулась вперед. Условия похода были очень трудные. Весна выдалась холодной, и в степи бушевали снежные бураны. Казаки были вынуждены даже сжечь колья для палаток, чтобы хоть как-то согреться. Тем не менее, отряд прошел путь без таких ужасных потерь, как во времена Перовского. Это объясняется хорошей [399] постановкой медицинской службы. Достигнув границы пустыни Кызылкум колонна из-за недостатка воды разделилась на две части, следовавшие параллельными дорогами. 30 марта 1873 г. войска вновь соединились у колодца Аристанбель-кудук, где и простояли до 11 апреля, ожидая подхода интендантского транспорта из Ташкента и Казалинской колонны.
Командир Казалинской колонны полковник Голов был военным топографом и прекрасно знал те непростые условия, в которых предстояло двигаться его подчиненным. Поэтому войска очень тщательно готовились и были обеспечены всем необходимым: провиантом, фуражом, медикаментами. Два эшелона колонны, выступив из Казалинска и Перовска, соответственно, 6 и 8 марта, сосредоточились у Иркебая, где 25 марта было основано укрепление Благовещенское. От Иркебая колонна проследовала на колодцы Кизыл-Кок, Бакачи и Танды. К 12 апреля она соединилась с Джизакской колонной. Еще раньше к Ариситанбель-кудуку вышел первый эшелон интендантского транспорта.
Вскоре, однако, выяснилось, что значительная часть привезенных сухарей зачервивела. Один из офицеров отряда В. Полторацкий насмешливо доложил Кауфману, что такие сухари не потребуют верблюдов для перевозки и «сами доползут, куда нужно». Для возмещения потерянного провианта купеческий приказчик Громов отправился в Бухару. Не желая выдавать эмиру действительного положения дел, Кауфман написал, что хочет накормить своих людей свежим хлебом, так как сухари им надоели. Эмир, хотя и догадывался о истинной ситуации, противоречить русским не стал. Он послал отряду 3200 пудов (более 50 тонн) муки, 460 пудов ячменя и 240 пудов риса в качестве подарка, заявив, что всякая плата его оскорбит. Кроме того Громов по собственной инициативе купил 8 тыс. яиц, и солдаты смогли должным образом отпраздновать Пасху. [400]
От Аристанбель-кудука Туркестанский отряд в полном составе продолжил движение по бухарской территории. Дойдя до колодца Хал-Ата, он основал там укрепление св. Георгия, после чего разделился. Авангард под командованием генерал-майора Бардовского (12 рот, 5 сотен казаков и 12 орудий) выдвинулся вперед для разведки, а основные силы остались у колодца и должны были продолжить свое движение не раньше, чем отряд достигнет Аму-Дарьи. Вечером 28 апреля на разъезд отряда Бардовского (13 чел.) напали из засады 150 туркмен. К счастью, на помощь разъезду подоспели казаки, отогнавшие врага. В схватке было ранено 9 русских, в т. ч. 2 офицера.
29 апреля авангард прибыл к колодцу Адам-Крылган в 60 верстах от Аму-Дарьи. День спустя туда же подошли основные силы. Последний переход оказался особенно трудным, т.к. пришлось идти через песчаную пустыню при сильнейшей жаре. Отряд растянулся настолько, что головная часть останавливалась на привал в 9 часов утра, а замыкающая — в 5 часов вечера. Пало около 200 верблюдов, и тяжести пришлось сжечь. И все же 10 мая отряд добрался до Аму-Дарьи, где подвергся атаке туркменских всадников, но отбил ее. С 13 по 16 мая отряд следовал вниз по правому берегу Аму-Дарьи, причем грузы перевозились на лодках, а освободившихся верблюдов отправили в тыл для доставки дополнительных запасов продовольствия.
17 мая на левом берегу Аму-Дарьи появилось 5-тысячное хивинское войско. Однако, русские смогли отогнать их артиллерийским огнем, после чего начали переправу у Шейх-Арыка. К вечеру 18 мая большая часть отряда форсировала реку. Жители близ лежащего города Хазарасп привезли в лагерь Кауфмана продовольствие и всячески подчеркивали свое миролюбие. Однако, 22 мая в Хазарасп прибыло хивинское войско, которое напало на русских фуражиров. На следующий день Кауфман [401] двинулся к городу. Хивинцы поспешно отступили, и русские войска заняли Хазарасп без боя. 27 мая Туркестанский отряд, оставив 3 сотни казаков для охраны переправы, продолжил движение к Хиве. Еще день спустя, он стоял у стен столицы ханства.
Вскоре туда же прибыли Оренбургский и Мангишлакский отряды, также прошедшие долгий и нелегкий путь. В течение февраля 1873 г. силы Оренбургского отряда стягивались из Оренбурга, Орска и Уральска в Эмбинское укрепление. Одновременно велась закупка продовольствия, фуража, медикаментов, амуниции и т.д. Один из участников событий военный инженер Е. Саранчев писал: «Своеобразность и трудность похода, предпринятого в суровую зиму в предвидении, что придется на походе встретить весну и, затем, двигаться по безводной степи при страшной летней жаре, заставила серьезно заниматься мерами относительно здоровья людей.»
По инициативе Н. А. Веревкина для Оренбургского отряда была приобретена 391 войлочная палатка-юламейка, каждая на 10 чел. Юламейки служили отличной защитой и от холода, и от жары. Отряд был также очень хорошо обеспечен обмундированием. Все его воины на холодное время получили полушубки с отстегивающимися воротниками и валенки, подшитые кожей. Для обеспечения отряда продовольствием, помимо огромных запасов муки, сухарей и круп, было заготовлено 136 пудов (более 2 т.) сушеной капусты, 800 пудов (почти 13 т.) овечьего сыра-круту и даже 15 пудов сушеного хрена. Имелись также запасы сушеного лука, соли, перца, уксуса, сгущенного молока, клюквенного экстракта и многого другого. Генерал Терентьев в связи с этим писал: «Оренбуржцы решились превзойти самих себя, точно в вознаграждение за лишения, испытанные в неудачную экспедицию Перовского...» Следует добавить, что в снабжении отряда большую роль сыграли жители Оренбурга, [402] которые щедро жертвовали деньги и имущество на нужды похода.
30 марта 1873 г. Оренбургский отряд выступил из Эмбинского укрепления и сразу же столкнулся с трудностями. Из-за снежных заносов, верблюды не могли добывать корм, стали слабеть и гибнуть. Часть грузов пришлось бросить.
Тем не менее к середина апреля отряд дошел до урочища Исен-Чагыл у северо-западного побережья Аральского моря. И отдыхал там три дня. Далее войско Веревкина двинулось четырьмя эшелонами по западному побережью к селению Урга. 2 мая его передовые отряды подошли к укреплению Джаны-Кола, которое оказалось брошенным. Там люди запаслись водой, а верблюды подкормились сочным прибрежным камышом. После небольшой передышки, оставив в Урге гарнизон, Веревкин повел отряд на юг, к Кунграду. Когда 8 мая русские достигли этого города, выяснилось, что около него стоит хивинское войско, численностью примерно в 1 тысячу человек. Авангард оренбургского отряда завязал с противником перестрелку, но хивинцы отступили, не приняв боя.
Неподалеку от Кунграда казаки наткнулись на страшную находку: двенадцать обезглавленных трупов русских моряков с Аральской флотилии. Флотилия, состоявшая из двух пароходов («Самарканд» и «Перовский») и трех барж под командованием капитана 2-го ранга Ситникова вошла 28 апреля в р. Улькан-Дарью и обстреляла хивинскую крепость Ак-Кола, после чего продолжила движение и встала на якорь в 50 км. от Кунграда. Для связи с Оренбургским отрядом Ситников отправил небольшой отряд из 9 матросов, топографа и унтер-офицера под началом прапорщика корпуса штурманов Шебашева. К несчастью, Шебашев доверился некоему местному жителю Утену Мусабаеву, который заманил русских в свой кишлак и там с помощью родственников [403] организовал их убийство. Головы погибших были отвезены в Хиву.
12 мая к Оренбургскому отряду присоединился в Кунграде Мангишлакский. Он был собран в начале апреля у колодца Порсубурун, недалеко от побережья Киндерлинского залива Каспийского моря. В течение первый двух недель апреля командир отряда Ломакин занимался сбором верблюдов для каравана. Затем отряд разделился на три эшелона, выступивших из Киндерли 14, 15 и 17 апреля. Их основу составили воинские части, стоявшие прежде на Кавказе, в т.ч. Апшеронский, Самурский, Ширванский пехотные полки, две сотни иррегулярного Дагестанского конного полка, 4 сотни кубанских и терских казаков. Начальниками эшелонов были офицеры, ставшие впоследствии очень видными военными деятелями: подполковники М. Д. Скобелев и Н. И. Гродеков. Интересно, что вместе с отрядом следовали и три иностранца: немецкий офицер, лейтенант 8-го гусарского Вестфальского полка Штумм, его ординарец ефрейтор Тейм и американский журналист Мак-Гахан.
Уже первые дни похода оказались очень трудными. В пустыне стояла сильная жара, а взятые отрядом запасы воды оказались недостаточными. Пройдя всего 70 км. от Киндерли до колодца Сенек, люди совершенно обессилили.
Один из участников событий вспоминал: «В 7 часов уже запекало солнце, во рту начало сохнуть, и мы поминутно останавливались, чтоб утолить жажду. Остатками соленой киндерлинской воды, но с каждым выпитым стаканом жажда становилась все нестерпимее. В 11 жар стал невыносимым. Пот струился по лицам и огромными пятнами выступал наружу сквозь китель и околыш фуражки... Я видел, как один солдат подошел к лезгину-милиционеру (т.е. служившему в иррегулярном конном полку — А. М.), проходившему мимо с бутылкой воды. Лезгин сжалился, поделился, но денег не взял.» К [404] 18 апреля передовой эшелон после четырехдневного перехода достиг Семека.
19 апреля в 16 км от Семека, рядом с колодцем Биш-Акты было основано укрепление св. Михаила. Оттуда Мангишлакский отряд тремя эшелонами двинулся к плато Устюрт. По инициативе Гродекова и Скобелева было совершено несколько дерзких рейдов по кочевьям местных казахов, у которых угнали верблюдов, необходимых для пополнения обоза. Труднее было решить вопрос с водой, которой no-прежнему не хватало. Терпя тяжелые лишения, отряд к 28 апреля смог достичь колодца Ильтедже. Чувство, охватившее при этом людей, ярко описывает в своих путевых заметках Штумм: «Крик: Вода! Вода! вырвался у всех из груди. «Все вставайте, вода близко!» В секунду все эти истощенные люди поднялись на ноги.» От Ильтедже отряд 1 мая продолжил движение к колодцу Бай-Чалыр у которого разделился. Первый эшелон под командой подполковника Скобелева пошел к урочищу Ак-Чеганак у юго-западной оконечности пересохшего озера Айбугира, а основные силы во главе с самим Ломакиным двинулись к колодцу Алан.
5 мая эшелон Скобелева подошел к колодцу Аты-Бай, где имел ожесточенную стычку с киргизами. События развивались так: двигавшиеся впереди эшелона конный разъезд сообщил Скобелеву о близости колодца. Взяв небольшой отряд казаков и конно-дагестанцев, командир лично отправился вперед. Прибыв на место, он обнаружил там большое (в тысячу голов) стадо верблюдов под охраной пастухов. Почти сразу же вспыхнула типичная для пустыни схватка за воду. Киргизы открыли по пришельцам огонь, а те, не смотря на малую численность, бросились в атаку. Растерявшиеся вначале кочевники быстро сообразили, что противник очень малочислен и стали окружать отряд Скобелева. Разъезду пришлось послать вестника за подкреплением. Узнав о [405] случившемся, майор Аварский взял 4-ю стрелковую роту Апшеронского полка и один взвод 8-й роты Самурского полка, с которыми бросился на выручку. Более 4 км. солдаты мчались бегом по страшной жаре, но успели вовремя. Сам Скобелев был уже шесть раз ранен пиками и саблями, получили ранения и другие офицеры разъезда: штабс-капитан Кедрин, прапорщики Зейнал-бек и Середницкий).
Вот как описывает эту «азиатскую баталию» очевидец: «Подполковник Скобелев и те офицеры и казаки... выхватили сабли и револьверы и в карьер бросились на прикрытие каравана. Киргизы приняли их в пики и завязалась свалка... Один здоровый киргиз с огромной дубиной в руке налетел на Скобелева и замахнулся, но к счастью, удар миновал начальника авангарда и обрушился на голову его прекрасной лошади, та взвилась на дыбы и опрокинулась вместе с всадником... Все револьверы наших разряжены в упор, но несмотря на это киргизы начинают одолевать благодаря своей численности... Момент критический! В эту минуту показалась вблизи одна из Апшеронских рот, которая бегом спешила на выстрелы...»
Под метким огнем пехоты киргизы обратились в бегство. Трофеями русских стали 200 верблюдов и 800 пудов продовольствия. 7 мая весь Мангишлакский отряд собрался у колодца Алан, недалеко от развалин старого укрепления Эмир-Темир-Аксак, где нашлись огромные запасы воды. Здесь Ломакин получил письмо от Веревкина с предложением идти на соединение с ним к крепости Джан-Кола. Вскоре пришло еще одно послание, в котором Веревкин сообщал, что движется к Кунграду. В этой ситуации командир Мангишлакского отряда решил вести своих людей прямо через пересохший Айбугир. Семидневный переход от Алана до Кунграда оказался самым тяжелым за весь поход. Большая часть встречавшихся по пути колодцев содержала настолько соленую [406] воду, что пить ее было невозможно. Лейтенант Штумм вспоминал: «Нужно представить себе, что вода, имевшаяся в ничтожном количестве, была солона, и вследствие продолжительной перевозки вонюча, мутна, нередко черна и нагрета почти до степени кипения. Нужно принять в соображение, что даже такой воды было немного, при той невообразимо изнуряющей жажде, от которой изнемогали люди, шедшие под ружьем и в амуниции.»
К счастью на второй день пути, 9 мая пошел дождь, и люди стали пить воду, отжатую из промокшей одежды. На исходе было и продовольствие. Наконец, 12 мая отряд достиг окрестностей Кунграда, где было много арыков, а значит и неограниченный запас воды. 14 мая Мангишлакский отряд соединился с Оренбургским, пройдя от Киндерли до Кунграда 650 км. За весь этот трудный путь умерло всего 3 человека, хотя, конечно, лишения на воинах сказались. «Сами кавказцы, — писал М. А. Терентьев, — с завистью смотрели на сытых, хорошо и чисто одетых оренбуржцев: у них и палатки, и кровати, и походная мебель, и сытые кони, и даже экипажи... Кавказский же лагерь представлял собой спартанский табор: палатки ни одной, даже у Ломакина... Немало офицеров щеголяют в поршнях, как и солдаты... у кителей, вместо пол, болтаются оборванные фестоны... На ушах, носах и скулах — пузыри, нажженные солнцем.»
От Кунграда Оренбургский и Мангишлакский отряды вместе направились к Хиве. 15 мая, у г. Ходжейли дорогу им преградило 6-тысячное войско хивинцев, но после нескольких выстрелов из пушек и с ракетных станков противник быстро отступил. Веревкин и Ломакин в тот же день заняли Ходжейли, после чего двинулись далее по Аму-Дарье. 20 мая они вновь отбросили хивинское войско у города Мангита. В этом бою особенно отличились оренбургские казаки из отряда Веревкина, которые отбили вражескую попытку захватить обоз. После отхода противника русские вступили в город, но тут [407] по ним открыли огонь из домов то ли затаившиеся ханские воины, то ли сами жители. Разъяренные сопротивлением солдаты и казаки бросились поджигать дома. В результате уличных боев погибло более 400 горожан и 3 русских (в т.ч. один офицер — капитан Кологривов). 21 мая к Веревкину явились старейшины городов Гурлена, Катая и Кята, сообщившие о полной их покорности. Тем не менее, 22 мая хивинцы сделали новую попытку остановить русских, но опять неудачно. Оренбургский и Мангишлакский отряды неотвратимо приближались к Хиве с севера, почти одновременно с Туркестанским отрядом, подошедшим с востока.
Наименее удачно сложилась судьба Красноводского отряда. Как и Мангишлакский он был укомплектован кавказскими войсками (5 рот 80-го Кабардинского полка, 2 роты 82-го Дагестанского, 3 роты 83-го Самурского и 2 роты 84-го Ширванского пехотных полков, 4 сотни терских казаков). Все они выступили из Чекишляра четырьмя эшелонами 19, 21, 26, 30 марта и направились на северо-восток к урочищу Бугдайли, колодцу Айдим и далее к колодцу Игды на Узбое. Как и при рекогносцировке 1872 г. с самого начала стал сказываться недостаток верблюдов.
Перегруженные «корабли пустыни» гибли, и припасы приходилось бросать. К тому же, как полагали впоследствии многие специалисты, Маркозову следовало идти другой дорогой (через реки Атрек и Сумбар, а затем на Кизыл-Арват), где было больше водоемов. Боясь опоздать к Хиве, он выбрал самый короткий, но далеко не самый легкий путь. Тем не менее, к 16 апреля кавалерийский авангард отряда добрался до колодца Игды. Там казаки подверглись нападению туркмен, отбили его, преследовали врага более 50 км. и захватили более тысячи верблюдов. После краткого отдыха Маркозов повел людей дальше на северо-восток, к колодцу Орта-Кую, в 100 верстах от Игды. [408]
Преодолеть этого расстояния отряд не смог из-за страшной жары, нехватки воды и падежа верблюдов. 22 апреля от колодца Бала-Ишим, находившегося в стороне от прямого пути, войска повернули назад, в Красноводск. Отряд Маркозова стал единственным, так и не дошедшим до Хивы.
Впрочем, имевшихся сил оказалось вполне достаточно. После того как Туркестанский отряд занял Хзарасп, а Оренбургский и Мангишлакский — Мангит и Катай, хан Мухаммед-Рахим быд совершенно деморализован, да и многие из его окружения пали духом. 23 мая 1873 г. отряд Веревкина двинулся к Хиве. 26 мая он занял предместья в т. ч. и загородный дворец хана Чинакчик. Оттуда был выдвинут авангард во главе с М. Д. Скобелевым, который столкнулся с большим хивинским войском и отступил. Утром 27 мая около тысячи конных хивинцев подошли к русскому лагерю, но вместо атаки они попытались угнать верблюдов. Поднятые по тревоге солдаты открыли огонь, но нападавшие стали быстро уходить к городу. Наперерез им бросились две сотни Дагестанского конного полка во главе с подполковником И. С. Квинитадзе. Один из участников похода, ссылаясь на рассказ Скобелева, описывает произошедшую схватку следующим образом: «Они (дагестанцы — A.M.) называют своего сотенного командира, подполковника Квинитадзе, как принято у горцев просто по имени, Иваном. Вот скачет Квинитадзе. Пред ним в нескольких шагах лезгин настиг йомуда и одним ударом раскроил ему череп. Йомуд полетел с лошади, а лезгин, догоняя следующего, обращается на всем скаку к своему командиру: «Иван! Видел?» «Молодец! Видел!» — отвечает тот. Лезгин наносит новый удар, и новый йомуд валится с коня. «Иван! Видел?» «Молодчина!» — повторяет командир.»
На помощь дагестанцам подоспели казаки, довершившие разгром хивинской конницы. Тем временем в окружавших дворец садах стало скапливаться пешее [409] войско неприятеля. Дагестанцы и казаки атаковали и этих новых противников, но те быстро отступили. Вечером того же дня капитан Генерального штаба Иванов с двумя сотнями казаков начал рекогносцировку местности примерно на 2 км вперед от прежней стоянки. Выйдя на место, предложенное Ивановым в качестве плацдарма, солдаты и казаки тоже имели стычку с хивинцами и вновь оттеснили их. Всю ночь с 27 на 28 мая неприятель обстреливал русский лагерь из легких пушек и ружей.
Утром 28 мая, не дожидаясь распоряжений Кауфмана, Веревкин решительно начал наступление на Хиву. К полудню его войска подошли вплотную к городу. Хивинцы открыли огонь с укреплений, расположенных перед городскими стенами, и с самой стены. Тогда две роты Апшеронского полка во главе с майором Буравцевым бегом бросились к арыку Палван-Ата, протекавшему всего в 250 м от стены, и захватили стоявшие на его берегу пушки. Ожесточенная схватка разгорелась также на кладбище рядом с арыком. Группа хивинцев засела в расположенном там медресе и неожиданно обстреляла авангард штурмующих. 20 солдат Апшеронского полка стремительным броском атаковали медресе и перекололи всех хивинцев штыками, но те успели ранить нескольких офицеров. В это же время выстрелом со стены был ранен в лицо и сам Н. А. Веревкин, который передал командование начальнику штаба Е. Саранчеву. В ответ на сопротивление русская артиллерия открыла по Хиве усиленный огонь.
В самый разгар боя хан бежал из города в г. Хазават, к туркменам. Группа придворных попыталась провозгласить правителем его брата Атаджана-тюру, который сидел в тюрьме, обвиненный в подготовке заговора. Городские старейшины, однако, нового хана не признали и вручили власть дяде бежавшего Мухаммел-Рахима Сеиду Эмиру-Уль-Омару. Тот немедленно выслал к русским парламентеров. Веревкин поручил вести переговоры Лонакину, [410] все требования которого хивинцы выполнили беспрекословно. Русским сдали имевшиеся в городе пушки и то оружие, которое удалось собрать. Депутация старейшин отправилась к Кауфману с сообщением о сдаче города. Всего при занятии Хивы в отрядах Веревкина и Ломакина было убито 4 чел., ранен 41 чел. (в т.ч. сам Веревкин и еще 6 офицеров), контужено 9 чел. Следует заметить, что собственно штурма города так и не было. Русские не копали апрошей, как под Ак-Мечетью, не лезли на стены по лестницам, как под Ташкентом, и, даже, не воспользовались имевшимися в стенах проломами. Неслучайно генерал-лейтенант М. А. Терентьев называл бой за Хиву «перепалкой».
Основные силы К. П. фон Кауфмана ко времени сдачи Хивы находились в 20 км от города, у селенья Янги-Арык. Еще до прибытия делегации старейшин туда явился двоюродный брат хана Инак-Иртазали, сообщивший, что Мухаммед-Рахим готов отдаться на милость «Белого Царя». Кауфман потребовал личной явки хана. К 29 мая посол ответил согласием, но хан в указанный срок не явился. То обстоятельство, что бывший правитель Хивы скрывался у туркмен, очень тревожило Кауфмана. Значительную часть хивинского войска составляла туркменская конница, и туркмены занимали в государстве привилегированное положение. Нередко даже перемена ханов зависела от симпатий и антипатий туркменских военачальников, особенно из племени йомудов. Поэтому главнокомандующий стал немедленно готовить экспедиционный отряд для похода на туркменские земли, а отряды Веревкина и Ломакина вступили 29 мая в саму Хиву. Освобожденные русскими рабы-персы и участвовавшие в походе в качестве караванщиков казахи решили было начать в Хиве грабежи, но Кауфман ввел на улицы усиленные патрули. После того, как 30 мая двух мародеров расстреляли на главной площади, в Хиве установился порядок. [411]
2 июня возвратился хан Мухаммед-Рахим, который «изъявил покорность» России. Кауфман счел за благо иметь дело с легитимным правителем, а потому заявил хану, что вернет ему власть при условии заключения договора. Для ограничения ханских полномочий 6 июня был учрежден совет-диван, в который вошли три хивинских вельможи, избранных ханом, и четыре представителя Кауфмана: подполковники Иванов, Пожаров и Хороший с ташкентским купцом Алтын-беком. Те приближенные хана, которые были известны, как убежденные противники России, подверглись арестам, а их имущество конфисковали. В счет контрибуции забрали и часть казны самого хана, причем его золотой трон был отправлен в Москву, в Грановитую палату. Два наиболее влиятельных организатора сопротивления диван-беги Мат-Мурат и есаул-баши Рахметулла впоследствии отправились в ссылку в Калугу.
19 июня 1873 г., решив первые административные дела, Кауфман наконец смог направить Оренбургский отряд к г. Куня-Ургенчу, дабы «привести к покорности» туркмен. Без этой меры, по его мнению, «не могла быть достигнута цель всей экспедиции». Явившимся с повинной туркменским старейшинам объявили, что на них наложена контрибуция в 300 тыс. руб.
7 июля для наблюдения за сбором денег к г. Хазавату выдвинулся отряд под началом генерал-майора Головачева (8 рот пехоты и 9 сотен казаков при 10 орудиях). Дойдя до места назначения, Головачев узнал, что туркмены не только не собрали денег, но собираются откочевывать. В ответ он немедленно двинул все имевшиеся в его распоряжении силы в йомудские кочевья, к селению Ильялли. 9 июля отряд Головачева прибыл дошел до селения Бузгумен. Оттуда были высланы 5 сотен казаков во главе с полковником Блоком для разведки и «возможного преследования неприятеля». Недалеко от небольшого озерца Зайкешь, являвшегося разливом Хазаватского [412] арыка, они настигли туркменский караван с множеством груженых повозок. Когда кавалеристы блока бросились а атаку, конные туркмены стремительно умчались прочь, бросив арбы, в которых находились преимущественно больные, женщины, старики и дети. Спасаясь от нападавших, часть туркменских повозок попыталась переправиться через Зайкешь, но озеро оказалось глубоким, да еще с течением.
В опубликованном в 1883 г. официальном отчете о Хивинском походе происшедшее далее описывалось так: «Здесь казакам представилась страшная картина: глубокий и быстрый проток был буквально запружен туркменами: молодыми, стариками, женщинами, детьми. Все бросились в озеро от преследовавших их казаков, тщетно усиливаясь достигнуть противоположного берега. Туркмен погибло здесь до 2 тыс. человек разного пола и возраста; часть утонула в самом озере, часть в окружающих его болотах.» Тем не менее, Блок посчитал, что неприятель наказан недостаточно сильно и приказал обстрелять тот берег, на который выбирались беглецы, ракетами.
Основные силы Головачева тем временем разорили и сожгли туркменские селения: Алман-Чу, Бадаран, Ак-Теке, Дирекли и др. 13 июля русские войска собрались в 3 км от Ильялли. Туда приехали туркменские послы, просившие остановить боевые действия и обещавшие собрать деньги. Тем не менее, в тот же день группа туркмен напала на отряд, причем в кавалерийской сшибке был зарублен прапорщик Каменецкий. На следующий день туркменские старейшины вновь пришли для переговоров, но Головачев отказался встречаться с ними. В три часа ночи на 15 июля 1873 г. 10 тысяч туркмен (6 тыс. конных и 4 тыс. пеших) атаковали выступивший из Ильялли отряд Головачева. Шедшая впереди ракетная батарея немедленно открыла огонь, но неудачно: из 5 станков из 8 взорвались. Туркмены смяли следовавших за [413] батареей оренбургских казаков, но тут вперед выдвинулась русская пехота и открыла частую стрельбу. «Туркмены, — пишет генерал Терентьев, — дрались с дерзостью мести и отчаяния: подскакивая к самому фронту по двое на одном коне, они соскакивали и, надвинув папахи на глаза, кидались на русских с саблями и топорами.»
В бою особенно отличились две роты 1-го стрелкового батальона под командованием капитанов Батмана и Рейнау. Оба эти офицера, уроженцы Финляндии, действовали с исключительным хладнокровием и стойкостью, заставляя своих солдат стрелять почти в упор. Очевидец вспоминал: «Раздастся ли после команды «клац» чей-нибудь нетерпеливый выстрел раньше команды «пли», тотчас раздается «отставь» и следует вопрос: «Кто стрелял без команды? Кто это осмелился выстрелить? «
Очень успешно действовала в ночном бою и артиллерия русских, которая выехала на фланг и открыла по нападавшим огонь картечью. Когда рассвело, туркмены отступили. В бою был убит один русский офицер и 3 солдата, ранено 5 офицеров (в т.ч. сам Головачев) и 32 солдата и казака. Туркмены только убитыми потеряли более 800 человек.
17 июля Головачев, двигаясь на колодец Кок-Кудук, выслал вперед всю свою кавалерию, которая атаковала туркменский караван. В сражении было убито еще 500 туркмен, а русские захватили более 3 тыс. повозок и множество верблюдов. В тот же день Оренбургский отряд соединился с вышедшим из Хивы Туркестанским. 18 июля они вместе пришли в Ильялли, а 19 июля туда же прибыли и основные силы Кауфмана.
К командующему приехали послы от туркмен, молившие о мире. В начале августа треть контрибуции была выплачена, а в «обеспечение» остального Кауфман взял заложников. Впоследствии командиров экспедиции неоднократно обвиняли в излишней жестокости по отношению к туркменам. Особенно старательно муссировали [414] этот вопрос английские газеты, сравнивая Головачева и Блока с турецкими башибузуками. В ответных заявлениях русские военачальники также нередко высказывали очень резкие мнения. Н. И. Гродеков, например, писал в 1879 г.: «Туркмены — это черное пятно на земном шаре, этот стыд человечества, которое их терпит. Если торговцы неграми поставлены вне законов всех наций, то и туркмены должны быть поставлены в такое же положение. Что бы там ни писали... о жестокостях русских в йомудскую экспедицию 1873 г., во всяком случае приказ генерала Кауфмана об истреблении йомудов есть, по моему мнению, самый человеколюбивый акт, который когда-либо был издан, ибо он клонится к спасению и благополучию миллионов людей.» С другой стороны военный историк и участник войн в Средней Азии генерал Терентьев так же указывал на чрезмерную суровость, предпринятых мер, да и официальный отчет о событиях на Зайкеше более, чем красноречив. Как бы т о ни было, бесспорно, что дискуссия о «йомудском походе» Головачева очень часто становилась оружием и в борьбе на международной арене, и в противостоянии группировок в военной элите России.
3 августа русские войска вернулись к Хиве. 12 августа в пригородном Гандемианском саду с ханом был подписан договор, согласно которому Хивинское ханство признавало вассальную зависимость от Российской империи, отказывалось от непосредственных сношений с иностранными державами, предоставляло российским судам исключительное право плавания по Аму-Дарье, а купцам — право беспошлинной торговли. На ханство наложили контрибуцию в 2 млн. руб., выплата которой растягивалась на 20 лет. Часть земель на правом берегу Аму-Дарьи, прямо напртив территории ханства, объединялась в особую административную единицу — Аму-Дарьинский отдел Сыр-Дарьинской области. Главной функцией начальника отдела являлся контроль за действиями [415] ханских властей. Наконец, хивинские владения на Аму-Дарье между урочищами Кукерли и Ичке-Яр были переданы бухарскому эмиру, показавшему себя верным вассалом России.
Еще до окончательного завершения переговоров, русские войска двинулись в обратный поход. Первым, 9 августа, выступил Мангишлакский отряд, который прошел через Куня-Ургенч, Кунград, Айбугир и плато Устюрт. Месяц спустя, 12 сентября он прибыл в Киндерли.
Туркестанский отряд покинул Хиву 12 августа. Переправившись через Аму-Дарью, он основал укрепление Петровско-Александровское, в котором оставался до 5 сентября. Затем кавалерия проследовала к Петровскому форту, а остальные войска — в Ташкент.
Оренбургский отряд под начальством полковника Саранчева вышел 19 августа из Куня-Ургенча и через Ургу направился к Эмбинскому укренплению, которого достиг 24 сентября. Для всех отрядов обратный переход оказался очень тяжелым. Беды были те же, что и по пути к Хиве: нехватка воды, жара, песчаные бури и т. д.
На следующий год после Хивинского похода Императорское географическое общество снарядило на Аму-Дарью большую научную экспедицию. Российские власти считали свои приобретения долговременными и хотели хорошо с ними ознакомиться.
Уже в августе 1873 г. было направлено новое посольство в Бухару. В предложенном эмиру договоре подтверждалось запрещение работорговли и право российских кораблей свободно ходить по Аму-Дарье. Благодарный за переданные ему земли «повелитель правоверных» все подписал. Победа над Хивой и покорность Бухары означали, господство России над очень значительными территориями. Казалось, настало время «почить на лаврах», но тут новый очаг сопротивления вспыхнул на Сыр-Дарье, в землях Кокандского ханства. [416]