К середине XIX в. наиболее сильными государствами в Средней Азии являлись Бухарское, Хивинское и Кокандское ханства. Наряду с ними существовало множество племен, городов, мелких государств, которые были или полностью самостоятельны, или подчинялись кому-либо из ханов формально.
Бухарское ханство располагалось в бассейне реки Зеравшан. Его столица, Бухара возникла не позже I в. н.э. и на протяжении своей долгой истории пережила множество драматических и ярких событий, побывала в руках арабов, правителей династии Саманидов, монгольских воинов Чингиз-хана. В XIV в. ее захватили войска прославленного полководца, правителя Самарканда Тамерлана, а в XVI в. — кочевники-узбеки, которые изгнали тимуридов из всего Мавераннахра (земель между Аму-Дарьей и Сыр-Дарьей) и сделали Бухару своей столицей. В 1583 г. бухарский престол занял хан Абдулла, весьма деятельный и энергичный полководец. Еще будучи наследником престола, он подчинил себе всю Ферганскую долину и взял Балх, овладел Ташкентом и Самаркандом. В 1584 г. Абдулла завоевал Бадахшан, затем распространил свою власть на Мерв, Герат и Мешхед. Он искал союза с Турцией и Великими Моголами в Индии, пытался превратить в своих вассалов казахских султанов. Однако, после смерти Абдуллы (1599) его династия прервалась.
В 1600 г. на престол взошел Дин-Мухаммед, сын астраханского хана Джани, бежавшего в Бухару после захвата Астрахани войсками Ивана Грозного и женившегося на сестре Абдуллы Потомки Джани правили Бухарским [299] ханством до середины XVIII столетия. При двух последних властителях этой династии Абул-Фейзе (1703–1747 гг.) и Абул-Мулине (1747–1751 гг.) большого влияния добился знатный узбек из рода Мангит Мухаммед-Рахим. После смерти или, возможно, убийства последнего из джанидов Мухаммед-Рахим был провозглашен ханом. Его преемником стал Даниил-би (1758–1786 гг.), сын которого, Шах-Мурад (1786–1801 гг.) женился на дочери Абул-Фейза, примирив таким образом две династии, и принял титул эмира.
Ближайшими преемниками Шах-Мурада на бухарском престоле были: его сын Мир-Хайдар (1801–1826 гг.), внуки Мир-Хуссейн (1826 г.), Омер-хан (1826 г.), Насрулла (1827–1860 г.) и, наконец, сын Насруллы Музаффар (1860–1885 г.). Очень часто смена эмиров сопровождалась яростной борьбой его родственников и приближенных за власть, распрями между отдельными частями государства, заговорами. Так в 1826 г., когда умер эмир Хайдар, и трон перешел к его сыну Хуссейну, другой сын, правитель города Карши Батур-хан выступил на Бухару с войском, желая захватить власть. Однако когда ему на встречу двинулись правительственные войска, он вернулся назад, ограбив по пути караван, следовавший из Герата в Бухару. Вскоре Хуссейн скончался то ли от болезни, то ли от яда. Батур-хан, как следующий по старшинству, теперь действительно имел право на престол, но бухарские вельможи передали власть третьему сыну Хайдара Омару, до того являвшемуся наместником города Кермине. Стерпеть этого Батур-хан, конечно, не мог. Собрав в Карши войско, он двинулся к Самарканду захватил этот древний город и провозгласил себя ханом. Затем его армия подошла к Бухаре и осадила ее. Батур-хан смог установить контакт с бухарскими военачальниками и те, соблазненные щедрыми посулами, открыли ворота. Бухара подверглась страшному разграблению. Омар-хан бежал в туркменские земли, а оттуда [300] — в Герат. Впоследствии он нашел приют у злейшего врага Бухары хана Коканда. Батур-хан, став эмиром, принял имя Насрулла. Все его долгое правление прошло в изнурительных войнах с кокандцами, подавлении мятежей и заговоров в собственных владениях.
К началу XIX в. в Бухарском ханстве проживало около 3 миллионов человек, преимущественно узбеков, таджиков и туркмен. В городах, кроме того, жили персы, евреи и др. По сообщению русского исследователя и дипломата П. И. Демезона, в административном плане ханство делилось на 9 провинций. Крупнейшим городом, наряду со столицей, был Самарканд. Кроме того, к числу заметных центров принадлежали Карши, Меймене, Каракуль, Катта-Курган. Важную роль играла также крепость Джизак, в северо-восточной части ханства, опираясь на которую, бухарцы собирали дань с кочевников-казахов.
Власть эмира была абсолютной и практически ничем не ограниченной. Среди сановников очень видную роль играл кушбеги. Первоначально это звание принадлежало начальнику ханской охоты, но в XIX в. кушбеги превратился в своего рода канцлера. Он замещал эмира во время его отлучек из Бухары, управлял канцелярией и постоянно жил в бухарском Арке (дворце эмира). Другим очень важным лицом был шейх-уль-ислам, который считался главой бухарского духовенства и, одновременно, верховным судьей. На эту должность назначались люди, получившие хорошее образование, разумеется, в местном понимании. Так в 1830-е годы ее занимал Султан-хан-ходжа, который страстно любил поэзию и увлекался алхимией. Большим влиянием пользовались также наместники эмира в отдельных населенных пунктах и районах страны.
Во многих бухарских городах были хорошо развиты ремесла. Сама Бухара и Кермине славились шелковыми и хлопковыми тканями. В Катта-Кургане лили чугун и [301] медь. На полях выращивались хлопок, рис, пшеница, кунжут и др. культуры. Особенно процветали садоводство и огородничество. При этом технологии зачастую были очень архаичными, а полный произвол власть имущих заставлял скрывать богатство даже тех, у кого оно было. Тем не менее, Бухара активнее прочих среднеазиатских государств вела торговлю с Россией, как вывозя свои товары, так и закупая русские и являясь транзитным пунктом на пути в Персию и Индию.
Большой бедой среднеазиатских государств были постоянные войны друг с другом. Войска в них имели преимущественно иррегулярный и полуиррегулярный характер. Как свидетельствует П. И. Демезон в начале 1830-х годов «в Бухарии» насчитывалось 19 тыс. постоянно находившихся на службе воинов, а по данным И. В. Виткевича — 12 тыс. Этих «постоянных» воинов русские авторы называли сипаями, алманами и сарабазами. Подобно русским стрельцам XVII в. они должны были нести военную и караульную службу, периодически собираться на смотры и по приказу эмира участвовать в боевых действиях. В свободное от службы время они могли заниматься любыми приработками. Жалование выплачивалось деньгами и зерном. Другим, быть может самым важным, источником доходов служила для «сипаев» военная добыча. Посетивший Бухару в первой половине XIX в. Виткевич писал: «Сипаи... это большею частью узбеки и праздошатающиеся всякого звания и племени, они записаны на службе, проживают, где хотят и являются по воззванию, они получают ежегодно по 4 тилла (примерно 60 российских рублей того времени) и по 4 батмана (32 пуда, 512 кг. — А. М.) пшеницы. Кроме того хан иногда раздает тому, кто первый навернется, отбитых и взятых у кайсаков (казахов — А. М.) лошадей.»
Сходную картину рисует и Демезон: «Солдат-алман, состоящий на жалованье правительства, получает в год около 150 руб., часть которых выплачивают деньгами, а [302] часть натурой — такой, как джугра, солома, пшеница и т.д. На эту скудную сумму он должен жить, снаряжаться и питаться во время военных кампаний... Получая приказ о начале похода, он нанимает лошадей на время кампании.» Сипаи и алманы были преимущественно кавалеристами. Пехота в бухарском войске составляла меньшинство и вниманием властей не пользовалась.
В случае большой войны свои вооруженные отряды выставляли отдельные города и племена. Среди последних наиболее боеспособным являлось туркменское ополчение. Однако, привлечь ополченцев на службу было очень непросто. Если кампания затягивалась или полководец не пользовался авторитетом, войска начинали разбегаться. «Ополчение из кайсаков, — отмечает Виткевич, — из кочующих узбеков и другой сволочи (т.е. сброда — А. М.) могло бы составить до 50 тыс. менее чем полувооруженных ратников; но собрать их действительно дело весьма трудное, а заставить их драться и содержать в целом составе своем сколько-нибудь продолжительное время — еще труднее, даже невозможно. У кого продовольствие вышло, тот едет домой; и все войско нередко исчезает в несколько дней, может быть в самую роковую минуту, которая должна решить участь похода и целого ханства!»
Воины делились на отряды по 10, 50, 100, 500 и 1000 человек. Командовали ими, соответственно, десятники (дахбаши), пятидесятники (пинджбаши), сотники (юзбаши), пятисотенные (пансалбаши) и тысячники (минбаши). Главнокомандующим считался эмир, но обычно он поручал ведение войны кому-либо из своих приближенных. Один раз в год в крупных городах проводились военные смотры. В Бухаре такой смотр длился более недели. «Они (воины — А. М.), — пишет Демезон, — не осмеливаются предстать перед ханом или кушбеги в лохмотьях, в каких ходят весь год. В день смотра они берут напрокат на несколько часов у старьевщика красивое платье [303] и гордо идут, немного напоминая павлинов, ответить на перекличке «хазер» — присутствую.»
Вооружено большинство воинов было саблями, копьями, ножами, кинжалами и прочим холодным оружием. «Некоторые, — говорится в записках Демезона, — носят кольчугу и очень редко железный шлем или маленький щит.» Участник многих боевых действий военный инженер Е. Саранчев добавляет, что туркмены любили сражаться боевыми топориками. Ручное огнестрельное оружие было представлено в основном фитильными ружьями.
Демезон вспоминал, что когда он подарил кушбеги капсюльное ружье, тот очень удивился и стал спрашивать, как можно стрелять из ружья, у которого нет полки для пороха. При этом обеспеченность даже таким чрезвычайно устаревшим оружием была низка и неодинакова в разных частях войска. «Узбекские воины, — писал Демезон, — воюют недисциплинированно и всегда на лошадях (полученных от правительства — А. М.). Туркмены почти все имеют собственных лошадей, но зато у них гораздо меньше ружей, чем у узбеков.»
Кроме ружей, по данным Демезона, в Бухаре имелось «восемь или десять старых пушек, из которых всего четыре с лафетами.» Виткевич писал о 18 орудиях, среди которых были «одна пушка с именем императрицы Елизаветы Петровны и две русские мортиры», привезенные персами. Он также указывает, что в полевом бою бухарщы «привязывают орудие к арбе и так стреляют.» Наряду с более или менее крупными пушками у бухарской армии имелись совсем мелкокалиберные орудия, своего рода крепостные ружья, которые русские авторы называли, по аналогии со средневековой европейской артиллерией, фальконетами. Иногда несколько таких фаль-конетов ставили на один лафет, превращая в многоствольную и, следовательно, скорострельную систему. Виткевич указывал, что прикрепляли их к седлам верблюдов. [304] Интересно, что подобная «верблюжья» артиллерия была очень популярна у арабов.
Правители Бухары прекрасно понимали, что их артиллерия слишком малочисленна, и неоднократно предпринимали попытки ее пополнить. Еще в 1795 г. эмир направил российской императрице Екатерине II в подарок слона и попросил дать ему 600 пудов меди для отливки пушек. На протяжении первой половины XIX в. и во время войны с Россией бухарцы постоянно приглашали к себе персидских и индийских литейщиков. Наглядное представление о бухарской артиллерии дают пять бронзовых пушек, которые были захвачены русской армией в качестве трофеев, переданы в Артиллерийский музей в Петербурге и подробно описаны военным историком Н. Е. Бранденбургом. На двух из них поставлены годы отливки: 1853 и 1864 соответственно. Кроме того, на одном указано имя мастера — Пир-Назар. Это же имя стоит на одном орудии, не имеющем указания на год отливки. Следовательно, оно было изготовлено примерно в то же время, что и первые два. Во время войны Бухары с Россией эти пушки были только что изготовлены, представляли собой, так сказать, последнее слово бухарской техники. Все они гладкоствольные, заряжавшиеся с дула. Воспламенение заряда производилось через отверстие в казенной части ствола с помощью раскаленного металлического стержня или горящего фитиля. Метрический калибр равняется 169 мм, 125 мм, и 81 мм. Значит, если ядра к ним были чугунными, то самая крупнокалиберная пушка била снарядами весом около 16 кг, а самая малокалиберная — 1,5 кг. Длина орудий, соответственно, составляет 102,8 см, 250,3 см и 167,5 см. На пушках имеются прицельные приспособления: пластинки с прорезью у казенной части и мушки у жерла. Качество литья плохое, канал ствола очень изношен, зато орудия богато украшены. Жерло одного, например, изготовлено в виде головы дракона. Словом, это типичные средневековые [305] пушки, достаточно мощные, но с низкой скорострельностью.
Бухарские крепости были в основном глинобитными. Своими очертаниями они либо повторяли очертания города, либо представляли простые фигуры (четырехугольник, овал). Стены отличались большой толщиной, да еще перед крепостью обычно сооружали ров. Очень часто внутри крепости имелась укрепленная цитадель, в которой размещался дворец правителя. Ничего подобного европейским крепостям с их сложной системой сходящихся под разными углами равелинов, рассчитанных на противостояние массированному артиллерийскому огню, в ханстве не строили. К бухарским крепостям вполне можно применить оценку, которую Е. Саранчев дал крепостям хивинским: «Если сравнить крепостные ограды, употреблявшиеся в Хиве с общеевропейскими, то по цели они скорее всего могут быть отнесены к средневековым постройкам, употреблявшимся до конца XV столетия.»
Хивинское ханство было основано узбекским ханом Ильбарсом в начале XVI в. на территории Древнего Хорезма, в низовьях Аму-Дарьи. Первоначально столицей этого государства был г. Вазир, но с XVII в. на ведущие позиции вышла Хива. Хивинские ханы, хотя и приходились дальними родственниками ханам бухарским, вели абсолютно независимую, а иногда и враждебную Бухаре политику. Постепенно они распространили свою власть на туркменские земли Мангишлака, территории по старому руслу Аму-Дарьи Узбою и северную часть Хорасана. В XVIII в. ханы в Хиве избирались старейшинами родов, но с начала XIX столетия на престоле прочно укрепилась одна династия узбекского происхождения. Первым ее представителем являлся хан Ильтезер, правивший в самом начале века. Затем властвовал его брат Мухаммед-Рахим (до 1825 г.), который передал престол своему сыну Алла-кулю (1825–1842 гг.). После Алла-куля [306] во главе ханства находились: Рахим-куль (1842–1845 гг.), Мухаммед-Эмин (1845–1855 гг.), Сеид-Мухаммед (1856–1864 гг.) и, наконец, Сеид-Мухаммед-Рахим, последний хан независимой Хивы.
К началу XIX в. население Хивинского ханства составляло около 0,5 млн. чел. В нем жили узбеки, туркмены, казахи, каракалпаки. Власть хана распространялась на все сферы государственной жизни, но очень большим влиянием при этом пользовались беки и предводители отдельных племен. Побывавший в Хиве в 1819–1820 гг. русский путешественник Н. Муравьев писал, что ханское правительство «слишком угнетательно, чтобы извлечь из щедрой природы те сокровища, которые она доставить может.» Почти через 40 лет М. Г. Черняев так описывал положение одного из народов ханства: «Положение каракалпаков весьма бедственно, о чем можно заключить по их одежде, состоящей буквально из одних рубищ... Дети почти все нагие... Определенной подати у них нет...Хивинцы берут с них все, что только могут.» Впрочем, не меньшим поборам подвергались и казахи, и туркмены, и узбеки.
Очень большое распространение получила в Хиве работорговля. В силу географического положения ханства его воины имели возможность нападать на торговые караваны, в т.ч. русские, следовавшие в Бухару. Эти налеты очень часто приводили к конфликтам между Россией и Хивой. Сопоставляя отношение к России бухарского и хивинского правительств, П. Демезон в 1830-е годы писал: «Хивинцы относятся к России враждебно и даже не пытаются скрыть это. Они прилагают все усилия, чтобы вредить нашему правительству, настраивая против него некоторые киргизские (казахские — А. М.) племена, на какие имеют хоть малейшее влияние. С русскими пленными, попавшими к ним или купленными ими у киргизов и татар, в Хиве обращаются с жестокостью, какую даже трудно себе представить. Бухарцы, хотя и [307] питают в глубине не меньшую, чем хивинцы, неприязнь к России, пытаются все же в своих интересах скрыть ее, чтобы это не отразилось на отношениях наших правительств. Бухарское правительство, теснимое со всех сторон Кокандом, Хивой и киргизами, препятствующими ее торговле, было бы радо, если бы Россия придвинулась к берегам Сыр-Дарьи и построила здесь для острастки хивинцев и киргизов укрепление, которое обеспечило бы прямое движение бухарских караванов в Орск.
Регулярной армии в Хиве, как и в Бухарском ханстве, не имелось. Русский офицер М. Г. Черняев описывает то хивинское войско, которое видел в 1858 г. у Кунграда, следующим образом: «В составе этого скопища было около 200 чел. пехоты, вооруженной ружьями и саблями. Полурегулярная кавалерия в числе около 2 тыс. вооружена пиками, шашками и ружьями. Иррегулярные скопища на половину только имели ружья с шашками, остальные вооружены, кто пикой и шашкой, а кто — одной пикой.»
В другой части записок Черняев специально остановился на боевых качествах казахского ополчения. «Огнестрельное оружие их состоит, — поясняет он, — состоит из длинного ружья с приделанными к нему сошками. Огонь сообщается заряду посредством фитиля. Хотя киргизы (имеются в виду киргиз-кайсаки, т. е. казахи — А. М.) и действуют из мушкетов своих на значительное расстояние и довольно метко, но они так мало распространены между ними, что существенного вреда огнестрельным действием нанести не могут.»
Именно такое, как описывает Черняев, хивинское ружье находится в коллекции Артиллерийского музея. Оно нарезное, с фитильным замком и откидной подпоркой-сошкой. На ружье имеется надпись, сообщающая имя мастера — Джаид-Барди сын Сагарджим-Барди из Хорезма и дату изготовления — 1866 г. Указано на ружье и имя владельца. Им был сотник Адель-Кадер. [308]
В конце 18 в. в Ферганской долине возникло третье, Кокандское ханство. Его правители возводили свой род к выдающемуся полководцу, государственному деятелю и поэту, властителю Самарканда Бабуру. По преданию в 1512 г., когда Бабур потерпел поражение в борьбе с узбекским ханом Убайдуллой и бежал через Фергану в Индию, на полпути от Ходжента до Канибадама его жена родила сына. В спешке отступления ребенка бросили. Младенца подобрали узбеки из рода Минг, которые дали ему имя Алтун-бишик, что означает золотая колыбель. Впоследствии, когда мальчик вырос, а тайна его происхождения раскрылась, он стал именоваться Худояром.
Потомки Худояра долгое время правили городом Исфар в Фергане. Один из них, весьма энергичный полководец Аблул-Рахман в 1732 г. переехал в Коканд и завоевал Ходжент, правителем которого сделал своего брата. Он также начал войну с Бухарой, отобрал у нее Самарканд, Катта-Курган и Шахрисабз. Однако, в 1740 г. Абдул-Рахман погиб в результате дворцового переворота, а напавшие на Бухарское ханство персы захватили также и Самарканд. Брат Абдул-Рахмана Абдул-Керим вновь стал завоевывать окрестные земли, но лишь правивший на рубеже XVIII-XIX вв. Нарбут-би смог подчинить себе практически всю Фергану. Он вступил в брак с племянницей правителя Андижана, приобретя таким образом очень сильного союзника, вел постоянные войны с городом Ура-Тюбе.
В 1808 г. сын Нарбута-би Алии вступил на кокандский престол и принял титул хана. Сразу же после этого он приказал убить тех из своих родственников, кто мог претендовать на верховную власть. Во внешней политике Алим-хан действовал столь же решительно. Он захватил Ташкент, Кураму, Чимкент, Сайрам, неоднократно воевал с Ура-Тюбе. Неслучайно этот правитель носил титул Шир-гаран — лютый тигр. Для достижения побед [309] Алим-хан пользовался довольно оригинальными приемами. Так он насильно вербовал в свою армию бродяг и нищих. Во время одной из кампаний отсутствием Алим-хана в столице воспользовались заговорщики. В результате нового переворота хан-тигр погиб, а престол занял его брат Омар, который также начал с поголовного истребления своих родственников. Омар властвовал с 1816 по 1821 г. За это время он успел захватить г. Туркестан, находившийся прежде под властью Бухары, и совершить несколько неудачных походов на Ура-Тюбе и Джизак. По распоряжению Омара была сооружена целая линия крепостей по правому берегу Сыр-Дарьи (Джулек, Курмыш-Курган, Ак-Мечеть, Кош-Курган, Чим-Курган и др.), что вызвало большую обеспокоенность России.
После смерти Омара престол перешел к его 12-летнему сыну Мадали-хану. Многие видные сподвижники отца были тотчас удалены и в первые ряды выдвинулись новые люди. В 1826 г., воспользовавшись смутой в Бухаре, кокандцы наконец смогли захватить Ура-Тюбе. Именно в Коканд, как уже говорилось, бежал свергнутый братом бухарский эмир Омар. В начале 1830-х годов Мадали-хан заключил помолвку с дочерью правителя Шахрисабза, крупного города, завоевавшего за несколько лет до этого независимость от Бухары. Вообще, кокандский хан всячески старался сколотить широкую антибухарскую коалицию, включавшую Хивинское ханство, Шахрисабз и пограничное Кундузское ханство. Он распространил свое влияние даже на Кашгар, где вел борьбу с китайцами, и территории современного горного Таджикистана: Каратегин, Куляб, Рошан и др. Будучи деятельным политиком и полководцем, Мадали-хан увлекался поэзией. При его дворе жило более 70 поэтов, да и сам он писал стихи.
К несчастью для себя Мадали совершил один очень недальновидный поступок: он вступил в брак с собственной мачехой, которая, кстати, была очень талантливой [310] поэтессой. Узнав об этом, бухарский эмир Насрулла объявил кокандского хана нечестивцем и отправился в поход, якобы ради избавления страны от страшного грешника. Часть кокандских вельмож переметнулась на сторону эмира. В 1840 г. бухарская армия захватила Ура-Тюбе и еще несколько городов. Мадали-хан был вынужден признать себя вассалом эмира, но тут же поднял восстание. В 1842 г. бухарцы совершили новый поход. Мадали потерпел поражение в битве на урочище Танги и армия эмира вступила в Коканд. Свергнутый хан бежал, но был схвачен и выдан эмиру собственными приближенными. Насрулла распорядился зарезать самого Мадали-хана, его старшую жену и мать. Власть над Кокандом принял бухарский наместник Ибрагим-хан из узбекского рода Мангит. Но правил он недолго.
В том же 1842 г. против бухарского владычества поднялся двоюродный брат Омар-хана и Алим-хана ШирАли, чудом уцелевший после проводившейся всеми ханами «чистки» семьи. Собрав на реке Кара-Су большое войско кочевников-казахов, он двинулся к Коканду. Ибрагим-хан бежал. В городе началось зверское избиение бухарцев, а заодно и узбеков-мангитов. Покончив с врагами, Шир-Али торжественно принял ханскую власть. В ответ Насрулла снова двинулся в поход, подошел к Коканду, осаждал его 40 дней, но взять так и не смог.
Шир-Али правил до 1845 г., причем проявил нетипичную для своих предшественников мягкость. Он даже не устроил традиционной резни родственников, за что удостоился от своих подданных прозвища «шавля», что значит размазня. При этом хане в государстве чрезвычайно усилилась борьба между оседлым, земледельческим и кочевым населением. Земледельцы по национальной принадлежности были преимущественно узбеками и таджиками и назывались сартами. Кочевники именовались кипчаками и включали, как казахов, так и часть узбеков. Главой кипчакской партии при дворе стал видный [311] полководец Мусульманкул, который самолично раздавал должности и земли, разумеется, обирая сартов в пользу кипчаков. Когда Шир-Али попытался привлечь временщика к ответу, тот развязал междоусобную войну. В 1845 г. войска хана были разбиты. Кипчаки оставили Шир-Али на престоле, но заставили его дать Мусульманкулу должность минбаши т.е. тысячника, а на деле главнокомандующего армией. Вскоре после этого Мусульманкул отправился воевать с киргизами. Воспользовавшись его отсутствием, власть в Коканде захватил сын Алим-хана Мурад, живший в Ура-Тюбе. Шир-Али зарезали прямо в дворцовом зале совета. Через 11 дней после этих событий в Коканд вернулась армия Мусульманкула. Мурад и его сторонники были убиты, а кипчаки устроили настоящее избиение всех сартов, не взирая на их политические позиции. Ханом провозгласили малолетнего сына Шир-Али Худояра, но реальная власть сосредоточилась в руках Мусульманкула. Худояру предстояло стать последним кокандским ханом.
К началу XIX в. население ханства насчитывало около 1,5 млн. чел.: узбеков, таджиков, казахов и киргизов. Как и в других ханствах, хан здесь обладал совершенно неограниченной властью, а потому мог по малейшему капризу казнить своих подданных, лишать их имущества или земли.
«Дурному управлению в Коканде не предвидится конца», — писал по этому поводу русский востоковед В. В. Вельяминов-Зернов в 1850-е годы. Сходную оценку дал кокандским порядкам и проживший там более месяца Д. Долгорукий. «Прежде в Кокане, — пишет он, — как и в Бухаре, достаточно было прослыть богачом, чтобы подвергнуться смертной казни, причем имущество казненного отбиралось без всяких разговоров в пользу хана или эмира...» Понятно, что в таких условиях люди прятали деньги, что имело самые негативные последствия для торговли и ремесла. [312]
Кокандская армия находилась примерно на том же уровне развития, что бухарская или хивинская. «Регулярной армии в Кокане не существует, — писал Вельяминов-Зернов, — Артиллерия у коканцев есть; но она так дурна, что едва ли ее можно назвать эти именем.» Большая часть кокандских воинов имела только фитильные ружья и холодное оружие.
Наряду с тремя ханствами в Средней Азии существовало, как уже говорилось, множество независимых территорий. Весьма влиятельными среди них были так называемые туркменские оазисы. Они располагались на окраинах пустыни Кара-Кум, у реки Аму-Дарьи и ее многочисленных протоков и являлись племенными центрами туркмен. Одним из древнейших является Мервский оазис на р. Мургабе, который в XVI в. был завоеван кочевниками-узбеками, но неоднократно переходил из рук в руки. В 1740 г. персидский шах Надир покорил Мерв и переселил туда более 20 тыс. семей из Персии. Однако, уже в 1784 г. бухарский эмир Шах-Мурад разорил оазис, разрушил плотину на р.Мургабе и переселил местных жителей за Аму-Дарью к озеру Каракуль. В конце XVIII в. окрестности Мерва заняли туркмены племени эрсари, которых в 1830-е годы подчинил себе хан Хивы. Еще четверть века спустя, в 1855 г. туркмены-текинцы разбили хивинцев и заняли оазис, изгнав из него эрсари. В 1860 г. персы попытались вновь овладеть оазисом, но были наголову разгромлены текинцами.
Независимость сохранила также та часть туркмен-текинцев, которая населяла оазис Ахал-Теке, представлявший собой небольшую полосу плодородной земли длиной примерно в 250 км и шириной в 20 км у подножья Копетдага. Среди них были как земледельцы, именовавшиеся чомур, так и кочевники-чорва. Кроме того, туркмены Ахал-Текинского оазиса часто совершали военные набеги на пограничные провинции Хивинского и Бухарского ханств и даже на Персию. Помимо добычи, [313] они захватывали пленных, которых потом продавали в рабство.
Туркмены племени-йомудов попали в зависимость от Хивы. Они занимались земледелием и скотоводством в Хивинском оазисе, но кочевали и на очень большие расстояния, вплоть до плато Устюрт. Некоторых, не желавших подчиняться йомудов хивинцы переселили в окрестности города Кунграда, а некоторые в 1860-е годы сами ушли на остров (ныне полуостров Челекен). Еще одна ветвь йомудов кочевала в междуречье Атрека и Гюргена и считалась подвластной персидскому шаху. Там же обитало меньшее по численности племя гекленов. На берегах Аму-Дарьи находились также кочевья племени эрсари, которое считалось подвластными Бухаре. Все туркменские племена вели борьбу друг с другом за пастбища и источники воды, совершали взаимные набеги с целью захвата рабов, угона коней и скота. Неслучайно даже один из сюжетов национального туркменского эпоса «Героглы» повествует о похищении у главного героя любимого скакуна и его мести похитителям.
Постоянные и кровопролитные войны между государствами и племенами Средней Азии очень сильно тормозили ее развитие. Воевали друг с другом Бухара и Хива, а также, особенно часто, Бухара и Коканд. Бухарские эмиры упорно пытались восстановить былое влияние на левобережье Аму-Дарьи и силой подавить сепаратистские тенденции правителей Шахрисабзского оазиса. Ура-Тюбе и Ташкент стремились к полной самостоятельности. Никому не желали подчиняться и горные бекства Памира (Каратинген, Рошан, Шунган и др.). Не меньшую роль играли внутренние распри: борьба туркменской и узбекской знати в Хивинском ханстве или узбекской, казахской и киргизской в Коканде. Тяжкие последствия сложившейся ситуации осознавали многие среднеазиатские мыслители, поэты и ученые. Выдающийся туркменский поэт Махтум Кули (1731–1780 гг.) [314] призывал своих соплеменников к объединению, мечтал о том времени, когда «йомуд, геклен, текинец, эрсари» составят единый народ. Почти веком позже бухарский историк Ахмад Дониш (1827–1897 гг.) с негодованием описывал действия эмира Музаффара, который вместо помощи Кокандскому ханству, боровшемуся против российских войск в середине 60-х годов XIX в., сама нанес удар по Коканду. «Эмир и его войско, — писал Дониш, — совершили столько насилий, что жители этих областей возненавидели его.» Однако голос сторонников мира не был услышан властителями. Междоусобные войны, заговоры, мятежи ослабляли экономику региона, замедляли развитие и без того патриархальных отношений в обществе, резко снижали возможность успешного сопротивления внешнему противнику. [315]